— Прошу, куманек, — говорит коза, а сама на рогожку восковой стульчик ставит. — Садись, угощайся, чем бог по­слал!

И пододвинула ему полную миску голубцов.

Накинулся волк с жадностью на голубцы. Чав-чав — це­ликом отправляет их в глотку.

— Уж больно, кумушка, твои голубцы хороши!

Сказал — и бух прямо в яму с горящими угольями:

стульчик-то восковой расплавился, а веточки на одном честном слове держались, как раз сколько для гостя требовалось.

— А ну-ка! Теперь отдавай, волк, что съел! С козой тя­гаться вздумал? Коза тебя и доканает!

— Ой, кума, ой, горят мои пятки! Скорее вытяни, душа горит!

— Нет, куманек! Во мне ведь тоже душа горела, когда коз­лятки мои погибли! Богу, говоришь, свежатина по вкусу, а мне по вкусу и те, что постарше, были бы только хорошо поджа­рены. Знаешь, чтобы насквозь огонек их пронял.

— Ой, горю, погибаю, кума! Спасай!

— Что ж, гори, куманек, погибай! От тебя добра не до­ждешься! Пускай же горит на тебе шерсть, которой ты клялся, что детишек моих не тронешь! Помнишь, как клялся, зве­рюга лютый! А ведь сожрал-таки козляток моих!

— Ой, жжет, горит все нутро во мне, кума! Вытащи, сми­луйся надо мной!

— Смерть за смерть, куманек, ожог за ожог! Ведь ишь ты, словечко какое давеча из писания подкинул!

Схватили коза с козленком по охапке сена и в яму на вол­ка бросили. Потом стали камни в него швырять и что под ру­ку попадалось, пока не прикончили. Так-то лишилась коза двух козляток своих, зато и волка, кума своего, утратила! Не велика утрата!

Услыхали все козы в округе про такое дело, взыграло у них сердце! Сошлись они все на большой пир, стали есть да пить, и такое у них веселье пошло, что и не описать...

И я там был, а как время подошло, сел верхом на седло и поведал все, как произошло, потом колесо оседлал, сказоч­ку вам рассказал; а под конец оседлал чечевицу и понес, лю­ди добрые, несусветную небылицу.